НЕЙГАУЗ Генрих Густавович (12. IV 1888-10. X 1964)

нар. арт. РСФСР (1956)

На страницах нашего сайта вы неоднократно встречаете имя Генриха Густавовича Нейгауза. Это вполне естественно: один из зачинателей советской пианистической школы, он воспитал десятки выдающихся концертантов, среди которых такие звезды первой величины, как С. Рихтер, Э. Гилельс, Я. Зак. Да и вообще - "окончил консерваторию по классу Нейгауза",- может ли быть лучшая рекомендация для музыканта?..

Как отмечает В. Дельсон, "у Генриха Густавовича имелось все, что необходимо для музыканта-педагога: ум, чуткость, замечательный вкус, широкий кругозор, наблюдательность, красноречие, подчиняющее себе обаяние, настойчивость и энергия, а главное - музыкальная увлеченность, то, что действовало неотразимо на учащихся и заставляло их самих .увлеченно работать". Действительно, все питомцы профессора и по Киевской (1919-1922) и по Московской (с 1922 года) консерваториям буквально с упоением вспоминают о своей студенческой поре. "В классе у Нейгауза,- рассказывает профессор Б. М. Маранц,- всегда царила та творческая атмосфера, где не было места равнодушию или даже простой деловитости. Сам Генрих Густавович был полон обаяния, которому нельзя было не поддаваться. Рояль под его пальцами звучал чудесно... Удивительно ли, что после игры Нейгауза мы, его ученики, нередко испытывали смешанное чувство восторга и... страха... В процессе урока Генрих Густавович постоянно подкреплял свои мысли исполнением фортепианной, симфонической музыки, и мы поражались не только его эрудиции, но и памяти. Он читал нам наизусть стихи, любил говорить с нами о живописи, о природе. Широта ассоциаций, образность мышления Генриха Густавовича остро воспринималась нами, студентами: многое мы начинали слышать в музыке по-новому. Он систематически обращал наше внимание на различные проблемы философии, истории, музыки, гармонии... И как-то само собой получалось, что они становились неотъемлемой частью той творческой атмосферы, которая царила в классе... Музыку любят многие, но бывает любовь пассивная. А любовь Генриха Густавовича - действенна. Я имею в виду не только его собственное вдохновенное исполнительское искусство, я говорю об умении так истолковать целое, помочь ученику так "раскусить" тонкость, выразительность деталей и почувствовать их аромат, что язык музыки становится едва ли не таким же близким, как родная речь".

Все перечисленные черты так или иначе преломлялись и в исполнительском творчестве Нейгауза. Между тем сам он развивался во многом самостоятельно. (Отсутствие систематичности сказалось впоследствии в некоторых недочетах его технической оснащенности.) "Музыкой я заражен с самого раннего детства,- писал Нейгауз,- музыкальная бацилла свирепствовала и в семье моего отца и в семье матери". Отец и стал его первым педагогом, а уже значительно позднее, после начала концертной деятельности, молодой пианист брал уроки у Л. Годовского (1906) и у него же занимался в "Школе мастерства" Венской музыкальной академии (1912- 1914). И уж вполне сформировавшимся артистом в 1915 году Нейгауз сдал экстерном экзамены за курс Петербургской консерватории. Диплом позволил ему начать и педагогическую карьеру: в 1916-1918 годах он преподает в классах Тифлисского отделения РМО.

Так на протяжении десятилетий Нейгауз плодотворно сочетал педагогическую работу (а с 1935 по 1937 год он был еще и директором Московской консерватории) с активным концертированием в самых разнообразных формах. Здесь сразу можно отметить, что он показал себя великолепным ансамблистом, выступая со скрипачами М. Эльманом, Н. Блиндером, М. Коханьским, М. Полякиным, виолончелистом М. Брандуковым, певицей Н. Рождественской, наконец, в фортепианных дуэтах с Ф. Блуменфельдом (сыгравшим важную роль в его творческом формировании) и С. Нейгаузом...

Артистичность - это довольно туманное определение, однако отлично понятное и специалистам, и слушателям - как нельзя лучше характеризует основное в облике Нейгауза-концертанта. И еще - живое ощущение музыки. "Сколько ни слушаешь Г. Нейгауза,- читаем в „Советской музыке",- исполнение воспринимается с такой свежестью, как будто слышишь его первый раз. Происходит это не потому, что исполняемое произведение трактуется по-новому, иначе, чем в прежних концертах; нет, трактовка не меняется, остается той же. Но это - не повторение, не копирование ранее найденного; все здесь дышит живой прелестью свободной, ничем не скованной жизни, все рождается заново - как заново каждую весну шумит на деревьях молодая листва. Органическое, всегда присущее артисту ощущение музыки, художественной правды, а не заученные оттенки - вот что служит Г. Нейгаузу верной путеводной нитью, вот что определяет неизменность его трактовки, сообщая ей в то же время характер творческой первозданности".

Эта "концертная спонтанность" (заставляющая вспомнить и В. Софроницкого) приводила и к неровности выступлений Нейгауза. Пианист и сам отчетливо сознавал такую свою особенность. Мало того, он видел в этом определенную специфику исполнительства: "...закон концертного исполнения - закон мгновения, закон данной минуты, данного душевного состояния, данного переживания, который, как бы ни был высок стандарт художника в целом, непременно скажется на исполнении... В этих колебаниях исполнения сказывается, кроме всего остального, и искренность большого художника, его автобиографичность - он не может говорить неправду, и если он в данный момент почему-либо находится в „надире" своего душевного состояния, он не может „делать вид", внушать слушателям, что он находится в „зените"".

Мысль эта вполне поддается оспариванию, однако в отношении самого Нейгауза она в высшей степени верна - это был чрезвычайно "автобиографический" художник. Хорошо знавший артиста Д. Рабинович в книге "Портреты пианистов" подчеркивает именно соответствие натуры и игры музыканта: "В Нейгаузе все „бурно" - тонус не только артистического темперамента, но и самой его натуры. Он всегда в порыве, вечно переполнен вскипающими в нем мыслями, чувствами. Даже когда он разговаривает, кажется, что темпы его душевных процессов как бы обгоняют быструю и импульсивную речь... Это вовсе не стихийная необузданность,- строгая внутренняя дисциплинированность составляет другую сторону психики Нейгауза. Но при этом мысли и чувства не столько „рождаются", сколько вспыхивают в нем, и весь процесс совершается наподобие цепной реакции, где каждая вспышка мгновенно влечет за собой следующую... Да и игра Нейгауза такова, как он сам,- бурная, активная, а наряду с этим, организованная и продуманная до последнего звука. И за фортепиано возникающие в Нейгаузе ощущения словно бы „обгоняют" ход его исполнения, и в его игру врываются нетерпеливо-требовательные, властно-восклицательные акценты, и все (именно все, а не только темпы!) в этой игре неудержимо стремительно, исполнено гордой и дерзновенной победительности, как очень удачно сказал однажды И. Андроников". В эти "победительные" тона окрашен у Нейгауза и Шопен, сопровождавший его всю жизнь, и Скрябин (десять сонат в два вечера), и Бетховен (глубочайшее прочтение последних сонат), и Шуман, и С. Прокофьев... Если говорить о репертуаре пианиста, то нельзя не упомянуть о его исполнении 48 прелюдий и фуг И. С. Баха (и это на седьмом десятке!), о тонком понимании импрессионистов (по сути дела, именно Нейгауз открыл русской публике фортепианного Равеля), наконец, об его интересе к советской музыке - помимо сочинений С. Прокофьева, он обращался к творчеству Н. Мясковского, Д. Шостаковича, АН. Александрова, А. Крейна и других. Конечно, ближе всего была ему романтическая сфера; его интеллектуальность никогда не переходила на эстраде в интеллектуализм, но лишь придавала подлинную содержательность исполнению.

В то же время широкий художественный интеллект, аналитически-эмоциональный (если можно так выразиться) склад ума привел Нейгауза на литературное поприще. Оригинальнейшими наблюдениями, богатыми ассоциациями полна его книга "0б искусстве фортепианной игры". А с каким неослабевающим интересом читаются его блестящие эссе о коллегах-пианистах - В. Софроницком, Л. Годовском, С. Рихтере, Э. Гилельсе, Э. Петри, Г. Гульде, А. Бенедетти Микеланджели, о дирижерах О. Клемперере и Е. Мравииском, о скрипачах М. Полякине и Ж. Сигети, наконец, о творчестве Пушкина и Чайковского, Шопена и Скрябина, Прокофьева и Шостаковича. Он и здесь оставался удивительно артистичным, увлеченным, пылким. Можно вполне разделить мнение его ученика Я. Зака: "Думается, что в неувядаемой молодости духа был главный секрет редкостного артистического обаяния Нейгауза, его неотразимой художественной привлекательности и восторженной привязанности к нему музыкальной молодежи".

Да, именно молодым остался Генрих Густавович Нейгауз в памяти тех, кто хорошо знал его как человека, и тех слушателей, кому он щедро дарил свое прекрасное искусство...

Лит. соч.: Об искусстве фортепианной игры. Записки педагога.- М., 1961; Размышления, воспоминания, дневники. Избранные статьи. Письма к родителям.- М.,1975.

Лит.: Дельсон В. Генрих Нейгауз.- М., 1966: Рабинович Д. Портреты пианистов.- М., 1962;

Цит. по книге: Григорьев Л., Платек Я. "Современные пианисты". Москва, "Советский композитор", 1990 г.

При копировании материалов сайта активная ссылка на Все пианисты. История фортепиано. обязательна!